ИП: Иногда кажется, что поэты и музыканты совершенно особенные люди, в которых Бог при создании «вдохнул» некое умение по особому видеть и слышать этот мир, а общение с такими людьми приоткрывает завесу таинства творчества.
Кирилл, что для тебя есть Петербург? Комфортно тебе в этом городе? Или это просто вынужденное место пребывания?
KK: Да собственно всё, что я хотел сказать о Питере и о своём отношении к нему можно прочесть в стихотворении «Питер. Прогулка» ...
Петербург, как известно, маленький город. Он был чуть больше, когда я был молод, Но вдоль-поперек мною прожит и пройден Для путешествий он стал непригоден. Теперь что проспекты, что переулки – Не для путешествия всё. Для прогулки. Ну что ж, прогуляемся. Встанем со стула. Рискнем разогнуть всё, что время согнуло. Разомнем позвонки, почувствуем возраст: С утра суставы хрустят, как хворост. Будем сидеть – превратимся в овощ. Пойдем! Там – Питер, и он нам в помощь.
ИП: А как выступать в Питере? Отличается публика от, скажем, московской?
KK: Я в среднем даю пять концертов в месяц два из них приходятся на Питер и три на Москву. В Питере очень большая концентрация творческих людей, поэтому петербургская публика избалована стоящими концертами, а московская с жадностью готова впитывать что-то новое. Вот и все отличия.
ИП: Часто актёры и исполнители во время концерта ищут в толпе чей-то взгляд, потом на нём сосредотачиваются и, условно говоря, играют на одного человека. Есть такое?
KK: Нет. Абсолютно. Я вообще на сцене занят исключительно собой, собой в этом пространстве. Если я сделаю всё, как мне понравится, то и людям это понравится. Есть вариант, что я могу сделать плохо, а людям всё равно понравится. Но сейчас практически нет варианта, когда я могу сделать хорошо, а людям не понравится. Мне важно мнение окружающих, я не буду лукавить. Могу расстроиться, что люди меня не поняли, но не в том плане, что ОНИ меня не поняли, а в том, что Я не был достаточно внятен. То есть у меня нет такого, что я где-то прочёл мнение о том, что я делаю и стал менять что-то по существу, следуя чужим советам. Нет, я буду продолжать делать то, что и делал, но более убедительно.
ИП: А как вы осознаёте, поняла вас публика или нет?
KK: Только энергетически. Ну, например, я делаю паузу в песне и я чувствую её: даже находясь при этом с закрытыми глазами, я вижу выражения лиц, я знаю, что происходит с людьми в этот момент. Это, конечно, если концерт правильный. Но, в любом случае, я всегда отличу искренние аплодисменты от вежливых. А неадекватные реакции случаются крайне редко и всегда пост-фактум. Иногда вдруг натолкнешься на мнение человека, который о концерте, где царила тотальная радость, говорит, что концерт был слишком грустным, мрачным и загрузным. Я понимаю, что в этот момент он слышал не меня, а себя, т. е. он оказался в плену своих собственных проекций. И я вроде как не виноват. Но ведь я как мастер, а я себя таковым считаю, не должен давать ему этой возможности – я должен выбить из него хотя бы на время его иллюзии, программы, невротизмы и наработанные реакции. А если я даю человеку помидор, а человек благодарит меня за сливу, хм... я начинаю думать: может, я действительно подсунул ему сливу случайно? Может, что-нибудь в «в консерватории подправить»? Так что обратная связь – вещь исключительно полезная. Как зеркало. Она дает не только эмоции, но и пищу для размышлений.
ИП: Любите экспериментировать?
KK: Я не то что бы люблю экспериментировать, я так живу. Моя жизнь – это эксперимент. Такой малюсенький экспериментик в масштабах Вселенной, но зато управляю им я. Разумеется, как любой экспериментатор, я частенько оглядываюсь наверх)). Честно говоря, я не представляю, как можно жить иначе. Вбить в себя какой-нибудь принцип лет в 17 и потом отстаивать его до кровавых соплей до шестидесяти, что ли? Скучно и запарно.
ИП: Кирилл, а Вам улыбается Бог?
KK: Всегда. К сожалению, я не всегда это чувствую. Но зато я всегда это знаю. И главное – вспоминаю об этом в нужный момент. А нужный момент – это, как правило, когда не до улыбок. В смысле, когда у тебя нет сил на улыбку, тогда ее можно позаимствовать у Него. Он-то всегда улыбается. И он не жадный. Он даст – ты возьми.
Ведь это всё зависит от того, какая у тебя картина мира. Есть мир, есть ты, а между вами – твоя картина мира. Настроишь себя по отношению к миру отрицательно – в метро будет невыносимая давка, на вокзале тебя остановят менты и начнут на деньги разводить, продавщица будет хамить, а настроишь себя положительно – глядишь, в метро едут милые, красивые люди, продавщица вежливая и улыбчивая, менты... ну менты пускай службу несут, главное, чтобы случайно не оказались там, где грабят и убивают – опасно.
Поменяй картину мира, и живи в радости. На мой взгляд, в этом и состоит знание. Мир-то поменять невозможно. В юности, конечно, хочется изменить мир, хочется влезть на правильно декорированную баррикаду, встать под удачно развевающийся флаг в красивой позе, которую за тебя давно придумали, да так ловко, что тебе кажется, что это ты такой спонтанный и неудержимый. Это нормально, в молодом возрасте просто необходимо с чем-то отождествиться, разделиться на плохих и хороших парней, разбить кому-то нос, и жить с ощущением, что в любой миг нос могут разбить и тебе. И гордиться этим чувством. Я так жил. Я рад, что ЭТО было, но я рад, что это БЫЛО. С годами понимаешь, что изменить ничего нельзя, и к счастью – не нужно. С годами... Точнее, не с годами, а с опытом... с опытом чувств понимаешь, что все, что ты можешь – это менять себя. И вот тут уже не до революций. Тут уже серьезно. Потому что ты понимаешь, что изменить мир можно, но только одним способом – меняя себя. Потому что ты – это и есть мир. Его маленькая, но абсолютно необходимая часть. Ты – просто один из бесчисленных взглядов Бога на самого себя. Не знаю как вам, мне нравится это знать.:) Спасибо за вопросы.
"Интересный Питер" 11.2006